На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ТАЙНЫ ВСЕЛЕННОЙ

23 940 подписчиков

Свежие комментарии

Между двух огней

Александр Зорин
Между двух огней
Индейцы-дена’йна и русские мехопромышленники в конце XVIII в.

В 1784 г., сломив сопротивление аборигенов, Г. И. Шелихов закрепился на о. Кадьяк. Здесь им был заложен прочный фундамент будущего здания Русской Америки и сотни опытных кадьякских охотников на морского зверя пополнили его промысловые партии. Несмотря на все преграды, Г. И. Шелихов не только вёл промысел в окрестностях Кадьяка, но и продолжал исследовать окрестные земли, рассылая свои партии «по Американской земле до Кинайских и Чугацких бухт». Весной 1785 г. он уже высылает партию из 52 русских, 11 лисьевских алеутов и 110 кадьякцев в Кенайский залив (зал. Кука). Помимо пушнины, она доставила на Кадьяк 20 заложников-аманатов от обитавших там народов.1

Обитатели этих мест отличались от уже знакомых русским алеутов и кадьякских эскимосов. Здесь, на материковых берегах Аляски, в тайге Кенайского полуострова, обитали индейцы-атапаски, лесные охотники и рыболовы. В последнее время взамен раннее принятого «танайна» в исторических и этнографических исследованиях они выступают под своим собственным именем — dena’ina. Русские называли их кенайцами.

«Живут в землянках имеющих стены, обитые досками; оконницы на верьху делаются из кишок и пузырей разных животных … из таких же землянок и бани их состоят … париться они отменные охотники … Жизнь их есть разбойническая, кто чаще, больше и удачнее украсть что успеет, тот через сие большую похвалу заслуживает. Жён помногу не имеют … напротив того хорошие и проворные женщины держат по два и по три мужа … жизнь свою ведут они мало различную от скотской. В крови имеют удивительную горячесть, что можно ощущать, подойдя ко всякому из тамошних жителей, а особливо женщины кажутся пылающими. От природы хитры и предприимчивы; в обидах мстительны и злобны, хотя с виду кажутся и тихи … Народ вообще весёлого и беспечного свойства»,2 — таковы были первые впечатления русских от нового, неведомого им доселе, племени.

В конце XVIII в. дена’йна, как и прочие северные атапаски, вели жизнь полукочевых охотников и рыболовов, отличаясь большей зависимостью именно от рыболовного промысла, как речного, так и морского. В лесах их главной добычей были стада оленей-карибу, в реках — идущий на нерест лосось. Осенью и весной они покидали свои постоянные зимние селения и рассеивались мелкими группами по своим промысловым угодьям. Летом всё селение перебиралось к местам промысла лосося, заготавливая его на зиму. Численность населения в каждом посёлке могла достигать 200 человек. Женщины действительно занимали в их обществе важное место, как то и отмечалось русскими первопроходцами. Именно они контролировали распределение припасов, устраивали браки своих дочерей. После свадьбы мужчины, даже если они были вождями, перебирались в дом своей жены. В племени существовало разделение на «лучших людей», qeshqa («почётных мужиков», как именовали их русские), и «простолюдинов», os’qala. Знатные богачи qeshqa поддерживали свой престиж, устраивая празднества с раздачей подарков, напоминавшие потлачи индейцев Северо-Западного побережья. Однако влияние их зависело не только от богатства и щедрости, но и от личных качеств, от способности вести за собой, умения сплотить людей ради достижения общей цели. «Qeshqa были предприимчивыми личностями, которые внедряли технологические новшества в общество дена’йна … Эта группа людей обеспечивала кандидатов на роль старшин и шаманов», — отмечает А. А. Знаменский.3

Отношения между пришельцами и аборигенами складывались по-разному и не всегда мирно. Одно из первых же упоминаний кенайцев в русских источниках связано именно с вооружённым столкновением, в котором им отводилась ведущая роль.

В конце 1785 г., когда к аманатам — детям кадьякских старшин, взятым Шелиховым в заложники, — съезжались их родичи, среди них обнаружился тойон с острова Шуях. Завязав с ним переговоры, Г. И. Шелихов послал на его остров работных людей С. К. Сокерина, Лобанова и толмача-кадьякца Ефрема Шелихова «с разными на тамошную руку мелочными товарами торговаться». Они отбыли в последних числах декабря 1785 г., а 27 марта 1786 г. на Кадьяк пришла весть о том, что коварный тойон не довёз русских до Шуяха, что они «по жадности ли к вещам, или по злости» были им умерщвлены. Добычу поделили между собой «шуецкия, афогнацкия, игноцкия таёны с работниками» Степан Кузьмич Сокерин не пользовался особой благосклонностью Григория Ивановича, именовавшего его не иначе, как «великий плут и блудник». Но оставить гибель его неотмщённой было никак нельзя. Следовало поддерживать престиж русских иначе не миновать было и всеобщей резни.4

На Шуях была направлена карательная экспедиция — 50 русских промышленных на трёх байдарах под началом Константина Самойлова и Василия Малахова. Целью похода был «сыск помянутого тойона», а также «истребление жителей». Рейд оказался удачен. По сведениям лекаря М. Бритюкова, «одно селение совсем искоренено, а из прочих [жители] спаслись бегством»; штурман Г. Г. Измайлов слышал от Самойлова, что «кои им найдены были на островах начинщики и соучастники смертоубийства, те жители были истреблены, а российские в сей посылке бывшие, возвратились все обратно [без потерь]».5

Сам Г. И. Шелихов, а вслед за ним и позднейшие историки, утверждали, будто шуяцкий тойон «способствовал к восстановлению против русских кенайцов, которые в числе тысячи человек выехали со своих берегов для нападения», однако были рассеяны в начале 1786 г. двумя партиями из русских работных людей и из лисьевских алеутов.6 Однако рассказ этот представляется маловероятным и, скорее всего, был выдуман для придания большего блеска карательной экспедиции на Шуях. Кенайцы — таёжные охотники и рыболовы — вряд ли были в состоянии собрать столь огромный военный отряд по просьбе совершенно постороннего для них эскимосского вождя, а затем послать его морем для набега на практически неведомых им белых пришельцев. Тем более, что сами русские отзывались о кенайцах, что они «не умеют владеть байдарками, редко имеют байдарки и моря боятся».7

Завершать начатое Шелихов предоставил назначенному им правителю колоний К. А. Самойлову, а сам в мае 1786 г. отбыл в Охотск. В июне того же года по приказанию Е. И. Деларова в Кенайском заливе шелиховцами была заложена небольшая Александровская крепость, где обосновалось 20 человек во главе с Василием Ивановичем Малаховым8.

Между тем шли в гору и дела компании якутского купца Павла Сергеевича Лебедева-Ласточкина. В конце того же 1786 г. на Кадьяк прибыли и зазимовали промышленные лебедевского судна «Св. Павел», — 38 русских, камчадалы и лисьевские алеуты во главе с камчатским мещанином Петром Коломиным. Мореходом на «Св. Павле» был Степан Кузьмич Зайков. Из разговоров с шелиховцами они прознали о пушных богатствах Кеная, куда и направились весной следующего года. Прибыв в залив Кука 1 июля 1787 г., лебедевцы обосновались в устье реки Касилы (Касиловки), выстроив тут укрепление, названное Георгиевской крепостью. Так в одной берлоге поселилось два медведя.

В то время, как шелиховцы считали угодья Кенайского и Чугацкого заливов своей вотчиной «по праву открытия», лебедевцы, стеснённые в промыслах, но имеющие достаточно сил и решимости, полагали себя вправе оспорить это утверждение. А так как двум компаниям в этих краях было не развернуться, то они вскоре поставили себе целью не только потеснить, но и вовсе изгнать конкурентов из столь богатых, сулящих немалую прибыль областей. В подобной конкуренции хороши были все средства. Можно было ограбить промыслы соперника, заполучить себе его аманатов (а через них и контроль над туземцами), вытеснить его из «обысканных» им промысловых угодий, переманить к себе или угнать силой его опытных работных людей. Это и неудивительно, если учесть, какого сорта люди в немалом числе встречались в промысловых партиях обоих компаний. Сам А. А. Баранов, правитель шелиховских колоний, аттестовал их, как «народ с Камы и с Волги», который только и смотрит, «где бы нос заточить на готовое». Индейцам Кенайского полуострова предстояло стать не только свидетелями, но и активными участниками междоусобной борьбы соперничающих компаний.

Лето 1791 г. имело важные последствия для дальнейшей судьбы Русской Америки. Во-первых, 27 июня, пережив по пути кораблекрушение и зимовку на Уналашке, до Кадьяка добрался новый глава шелиховских поселений, будущий Главный Правитель российских колоний в Америке, каргопольский купец Александр Андреевич Баранов. А 20 августа в Кенайский залив прибыло лебедевское судно «Св. Георгий». Мореход Семён Должантов, вероятно, умер в пути и место его занял передовщик енисейский мещанин Григорий Коновалов.9 В целом экипаж судна насчитывал почти сто человек. Как ни странно, но более всего неприятностей приезд его доставил именно начальнику местного лебедевского заселения Петру Коломину, под началом которого к тому времени оставалось всего 27 человек. Он и его люди давно уже поджидали прихода судна из Охотска. Их силы и припасы были на исходе и, не получая никаких вестей из России, они начинали «приходить в уныние». С лета 1787 г. они «полагали старание и труды о примирении в подданство к российскому престолу чрез ласковость и приветствование кенайцев», а также вели промысел, добыв «бобров морских 250, лисиц целых и поротых 500, речных бобров и выдр 350, соболей 500».10 После всего этого они считали себя вправе рассчитывать на признательность и благодарность со стороны «господ компанионов». Но на деле их ожидало совсем иное.

Обосновавшись в Николаевской крепости в устье реки Какну, к северо-востоку от коломинского заселения, Коновалов без дальних околичностей заявил Коломину, что имеет от хозяина компании «письменное наставление, чтоб вас здесь сколко находится принять в своё ведение под присмотр».11 Подобная отставка, без сомнения, должна была смутить и оскорбить Коломина. Однако, пожилой передовщик не стал, судя по всему, открыто оспаривать старшинство Коновалова. Но дальнейшие события вынудили его пересмотреть это решение. Григорий Коновалов оказался именно из той породы людей, которые, по словам Баранова, «только и смотрят, где бы нос заточить на готовое». Своё положение старшего над двумя партиями он решил использовать исключительно на благо себе и своей артели, совершенно не считаясь со старожилами-коломинцами. На новое место Коновалов прибыл в конце лета. Для благополучной зимовки ему были необходимы припасы и аманаты, чтобы обеспечить себе безопасность со стороны индейцев. То и другое, по его мнению, должны были предоставить ему люди Коломина.

Поскольку старожилы явно не выражали готовности исполнять подобные пожелания своего нового начальника, то Коновалов перешёл к решительным действиям. Он послал своих людей во главе с А. Н. Балушиным захватить весь «зимний сушёный корм» коломинской артели, что те и сделали «без всякого резону». Возмущённый и удивлённый этим Коломин послал в Николаевскую крепость промышленного Чернышёва с укоризненным письмом. В ответ Коновалов бесцеремонно заявил: «Почто Коломин сам не пришёл? Я б его в два линька отдёрнул и заковал в железа, вышлю в правительство»12. Между передовщиками и их партиями началась открытая борьба. Малочисленным коломинцам в ней оставалось только обороняться. Коновалов же совершал одну грабительскую вылазку за другой, стараясь отрезать Коломина от связанных с ним индейцев. В конце концов ему удалось практически полностью блокировать своих противников в их заселении.

Хроника противостояния артелей была детально изложена с позиций пострадавшей стороны самим Петром Коломиным. В его рассказе о своих несчастьях то и дело встречаются упоминания кенайцев, как дружественных, так и враждебных (то есть, союзных Коновалову). Коломин сообщает, что 16 сентября 1791 г. коноваловцы ограбили индейские каноэ, в которых вожди с озера Кыляхтак ехали к нему навестить своих детей-аманатов. Затем 19 сентября был ограблен чуюноцкий тойон — коноваловец Щепин и с ним четверо промышленных выехали навстречу кенайцам «с орудием и резали ножами у них ремни на опоясках, обыскивали промысел». А 29 октября в георгиевскую крепость явилось четверо промышленных во главе с самим Коноваловым. Когда Коломин вышел к ним навстречу, но Коновалов «с умышленности какой-ли или случайно» выстрелил в него из пистолета. Ни о каких переговорах после этого не могло быть и речи. Расставив вокруг Георгиевской крепости заставы, коноваловцы перехватывали индейцев, шедших к Коломину торговать или проведывать своих детей-аманатов. Их эти дозорные уводили в Николаевскую крепость, «а кто скажет я не желаю, того бьют и увечат силно». Так Коновалов набирал себе заложников, готовясь к ещё более решительным действиям.13

К действиям этим он перешёл, когда сумел заручиться поддержкой некоторых групп кенайцев — 5 ноября коноваловец Василий Третьяков с тремя товарищами и отрядом союзных индейцев захватил коломинского работника, новокрещёного алеута Михаила Чернышёва. Его избили и ограбили, отняв «копьё и борошень и жену». Возмущённый Коломин выделил пострадавшему несколько человек в поддержку и Чернышёв пустился в погоню за похитителями. Но Третьяков, когда его нагнали, нагло заявил: «Мы от передовщика своего поставлены к вам в гавань не пропускать никого», — а потом крикнул кенайскому вождю и его воинам: «Чево вы смотрите, руские пришли девку отнимать». Коломинцы едва унесли ноги.14

Ситуация всё более обострялась. Раздоры между русскими порождали волнения и среди индейцев, которым волей-неволей приходилось давать заложников обоим сторонам. Это привело к расколу кенайцев на два враждебных лагеря, а также подрывало их доверие и уважение к русским, веру в их силу. Это грозило поселенцам самыми непредсказуемыми последствиями. Непривычные к подобным сложностям, кенайцы вполне могли попытаться решить проблему по-своему: либо принять сторону сильнейшего, либо постараться вообще избавиться от всех беспокойных белых пришельцев. Оба варианта не сулили коломинцам ничего доброго. Кроме того, после двух личных столкновений с Коноваловым, Коломин начал всерьёз опасаться за собственную жизнь.

Обдумав все эти обстоятельства, Пётр Коломин решился на необычный поступок. Он вступает в сношения с байдарщиком шелиховской Кенайской артели В. И. Малаховым, ища у него помощи и защиты. Малахову были переданы оправдательное письмо для П. С. Лебедева-Ласточкина и послание на имя А. А. Баранова. В нём Коломин не только жаловался на бесчинства соперника, но и прямо заявлял о своём намерении «прибегнуть под защиту Господина Шелихова компании».

Сам Василий Иванович Малахов наблюдал за «подвигами» Коновалова с нарастающим беспокойством. Всё началось ещё с того, что «георгиевские» поселились не где-нибудь, а в «Кашматцкой бухте под Тонким мысом, где были у нас построены зимовья для промыслу лисьева». Затем, как рапортовал Малахов на Кадьяк, беспокойный пришелец «у Коломина иноземцев всех обрал также и каюр да и от нас увес 10 байдарок». Это происшествие вызывало у Василия Ивановича наибольшую досаду. Ведь в своё время он сам «ездил в бухту Качитьмак и уговорил кенайцов по их желанью 10 байдарок так они совсем к нам и переехали и жили», до тех пор, пока в отсутствие Малахова сюда не явился на двух байдарках Григорий Коновалов. Лебедевский передовщик «приехал и сказал им что я и казаков де отсель на Кадьяк прогоню а вас не отпущу, у меня казаков много, жен ваших всех возму в каюры, польстил несколько и согласились они с ним, так и уехали».15 Этот эпизод прекрасно иллюстрирует те методы, с помощью которых предприимчивый передовщик добивался поддержки со стороны индейцев. Испытанное средство, посулы в сочетании с угрозами, неизменно срабатывало.

Сам Лебедев-Ласточкин и его «господа компанионы» были слишком далеко, чтобы непосредственно вмешаться и рассудить спор своих людей. Баранов же, судя по всему, не мог сразу решить, как следует ему поступить в подобной ситуации. Василий Малахов, прочтя послание Коломина, для начала направил к лебедевцам своего промышленного Никифора Кухтырёва. Этот посланник посетил обе враждующие партии и в ходе поездки вполне мог заметить «многие грубиянские поступки» Коновалова, доложив о том по возвращении в Александровскую крепость. Однако никаких мер со стороны Малахова после этой инспекции не последовало. Он ожидал указаний от Баранова.

Зато Коновалов продолжал действовать с ещё большим размахом. Решив ускорить осуществление давнишней своей угрозы, он послал в ночь на 4 декабря отряд во главе с Щепиным и Лосевым в набег на Георгиевскую крепость. Вооружённые коноваловцы силой увели к себе работников Коломина из числа «безродных и кадьякцев», угрожая при сопротивлении рубить им тесаками головы. Артель Коломина в одночасье осталась без работников и привычной обслуги. Их самих было слишком мало, чтобы одновременно вести промысел, заботиться о пропитании и, вдобавок, обеспечивать себе безопасность. В ближайшем индейском становище им, правда, удалось добыть для себя трёх рабов, но их перехватили на обратном пути дозоры Коновалова.16

Доведённый до отчаяния, Коломин с ещё большей настойчивостью взывает о помощи к своим соседям-шелиховцам. Конкуренты кажутся ему менее опасными, чем буйные сотоварищи. Прибыв к Малахову, он нашёл у него полное понимание. Успехи и замыслы Коновалова серьёзно беспокоили шелиховского передовщика. Прибывший с Коломиным промышленный Чернышев сообщил, что у Коновалова в итоге зимнего промысла уже скопилось «бобров десятков до пяти ста и бобров руских соболей близко тысечи … и по такому промыслу и Канавалов отсель не пойдет а будет довольствоватца промыслами здесь». Малахов лично встречался с Коноваловым и вынес из этой встречи самые неблагоприятные впечатления. В ответ на вопрос, не привёз ли он из Охотска писем от Г. И. Шелихова, Коновалов поведал, что «у Лебедева с Шелеховым была ссора больша, сказывает Лебедев получил с Шелехова 14 тысеч рублей денег по суду, тем и судно отправил». По мнению Малахова, у Коновалова просто закружилась голова от власти и сознания собственной значимости: «человек он такой гордой себе ныне примеру не может знать, получил такой чин, передовщиком и мореходом, болтает, что я ныне такой передовщик, еще первей вашего, имею и вашего командира под началом быть у себя, что буду к нему писать о своей нужде [и ему] нельзя будет отказать, чево потребую».17

Коломин, ища помощи против Коновалова, готов был на всё. Он обещал Малахову отдать ему всех своих аманат, отнятых Коноваловым, а если по осени за ним не придёт судно из Охотска, то просил принять своих людей в шелиховскую компанию. После этого он лично отправился на Кадьяк для переговоров непосредственно с самим А. А. Барановым. В начале марта 1792 г. он вместе со своим доверенным промышленным Михаилом Чернышёвым прибывает в Павловскую Гавань.18 Здесь они обращаются к Александру Андреевичу, а в его лице и ко всей шелиховской компании, с просьбой: «Взойти в защищение, усилием занимать места, прежде Коновалова примиренные, стеснять и угнетать ему иноверцов недопустить, абы труды, употреблённые на примирение, не остались вотще и народы все Кенайской губы не отторглись ... принять нас и аманат с народами преданных в своё покровительство».19

Получив столь недвусмысленное предложение, А. А. Баранов уже не мог не вмешаться в лебедевские распри. Вероятно, буйный Коновалов внушал ему определённые опасения, особенно накануне весеннего промысла, а Коломин представлялся более удобной фигурой в качестве соседа и начальника артели конкурентов. Были у Баранова и некоторые права для того, чтобы вмешаться во внутренние дела лебедевской компании. Основанием тому служило составленное в 1786 г. «Письмо господина Лебедева о вверении всей компании в опеку», согласно которому Г. И. Шелихов мог в случае необходимости распоряжаться лебедевскими промышленными, как своими собственными, тем более, что он был компаньоном в снаряжении экспедиции «Св. Георгия» (Шелихов имел 13 паёв, а Лебедев-Ласточкин — 37 при общем числе в 90 паёв).20

Внушали опасения также поступки и речи Коновалова, о которых не преминул сообщить Александру Андреевичу Василий Малахов. Вдогон первому своему письму от 20 февраля, посланному вместе с Коломиным, спустя четыре дня он отправляет новое, почти целиком посвящённое проискам нехорошего соседа: «В первом писме запомнил я вас уведомить о промыслах Канавалова слышно что он намерен отправить партию кенайцов с рускими в ближние чюгачи чтобы забрать от них аманатов. Я ныне и тоенов чюгатцких послал велел звать к себе да при том и заказал, чтоб приостереглись от Кановалова. Опять же хочет и байдарками ехать в чюгачи. Да как прикажете Александр Андреевич с Канаваловым поступать. Ныне поселил свою артель на наши селения да ладитца еще и ближе летом корм промышляя владеть всею губою. Еще мало тово, не слет ему по сю сторону Тонкава мысу селитца, мы до ево те места заасигновали, однако я и нехотел ево пустить селитца, ему отказывал, да он сказал, что не слушаю, а имею ваши места разделять … и правитель ваш мне отказать не может». Далее оскорблённый и раздражённый Василий Иванович желчно замечает, что Коновалов «думает, будем уступать ему, как Коломин. Поступает с ним грабительски да и нас хочет притеснять. Я без вашего приказания с ним еще в ссоры не входил [но есть] намерение у меня, хочетца от него тех алеут [кенайцев]21 обрать 10 байдарок, которые я до ево в артель привес осенью, а ево с артелью оттоль отказать».22 Настроения Малахова оказались, похоже, весьма близки и чувствам Баранова.

Обстоятельства сговора Коломина с Барановым и последующего смещения Коновалова окутаны таинственностью. Так Коломин, пометил своё обращение к Баранову с просьбой о защите датой 11 марта 1792 г. Сам он, судя по всему, находился в это время уже на Кадьяке. Но по сведениям А. С. Полонского, Коновалов был схвачен уже 4 марта, а 20 марта его вывезли из Николаевской крепости на Кадьяк. Не исключено, что Баранов действовал параллельно с усилиями Коломина, не ставя его об этом в известность. Начав с поездки Кухтырева, он мог вступить в контакт с рядом недовольных своим передовщиком коноваловцев, побуждая их произвести переворот. Возможно, что и жалобы Коломина писаны были уже задним числом на Кадьяке. Как утверждает А. С. Полонский, «возмущение [против Коновалова] произошло по наущению Голиковской компании для подрыва Лебедевской, потому что и донос зачинщику Коломину писал, по приказанию Баранова, служитель его Бутковский».

Так или иначе, но 4 марта 1792 г. в Николаевской крепости «бывшие у судна 20 человек рабочих» схватили Григория Коновалова и заковали его в кандалы. Прочие промышленные и союзные кенайцы «с удивлением смотрели на происходившее, но не вступались; последние по крайней мере кормили арестанта ракушками, чем, может быть, спасли его от голодной смерти». Вполне вероятно, что к свержению передовщика приложил немалые усилия один из его ближайших соратников — Амос Никанорович Балушин. Не случайно именно он занял пост главы артели после падения Коновалова, а после «реабилитации» и возвращения последнего в колонии в 1794 г. был в свою очередь выслан в Охотск.

Так или иначе, но Коновалов «был от должности отрешен, скован и отдан в Американскую компанию». В своём письме от 27 марта 1792 г. Малахов сообщает, что «сего марта 20 числа к нам в артель самого Кановалова привезли в байдаре скованова руки и ноги скованы. Ныне у них выбраной передовщик Амос Балушин, приежал сам … просил нас, чтоб принять Кановалова и выслать в гавань … в Охотцк на нашем судне, на что я ему отказал … сказал ему, буде вам надо, сами ево везите, а я неприемлюсь … а за какие дела ево сковали и высылают увидите сами ясно, когда к вам ево привеут, а я слышал якобы Канавалов зашиб человека досмерти своей конпании».23 Возможно, это глухо упомянутое убийство и послужило толчком для бунта и смещения буйного передовщика собственными же людьми. В конце концов, Коновалов был вывезен на Кадьяк, откуда в мае 1792 г. его выслали в Охотск на судне «Михаил» под присмотром Е. И. Деларова.

Однако Баранов обманулся, полагая, будто с высылкой Коновалова ему удастся полностью обезопасить себя от возможных происков со стороны лебедевцев. Напрасны были его надежды поставить их деятельность полностью под свой контроль, как обещал ему то отчаявшийся Коломин. Напротив, только теперь, избавившись от склочного и властолюбивого передовщика, лебедевцы оказались способны объединить свои усилия в борьбе против конкурентов. Их, несомненно, встревожили и напугали проявленные Барановым энергия и решимость. Они вовсе не желали, избавившись от Коновалова с его тиранскими замашками, оказаться в подчинении у властного правителя шелиховских владений. Тем более, что ныне они располагали гораздо большими силами для сопротивления. Занявший место высланного передовщика «Св. Георгия» А. Н. Балушин нашёл себе достойного сподвижника и единомышленника в лице Степана Кузьмича Зайкова, прибывшего в Кенайский залив на лебедевском судне «Св. Иоанн Богослов». Примкнул к ним и Пётр Коломин. Этим он, возможно, желал загладить перед компанией свою вину вынужденного соглашения с конкурентами.

Образовавшийся триумвират действовал напористо и энергично. Вскоре А. А. Баранов уже сообщал Шелихову, что лебедевцы, «соединясь двумя судами, «Иоанном» и «Георгием», поставили себе за правило причинять нашей компании вред и вытеснять нас отовсюду начали, сначала по Кинайской губе Качикматскую бухту себе присвоили и поселили тут многочисленную артель, и нас лисей промысел производитьь не допустили ... и жителей тоя себе в совершенное рабство прибрали и с нами иметь собщение воспретили».24 Разом были нарушены и права шелиховцев, как старожилов Кеная, и соглашение марта 1792 г. между Коломиным и Барановым.

Затем лебедевские старшины составили и прислали на Кадьяк настоящий ультиматум: «За подписанием передовщиков Коломина, а на место Коновалова — Балушина, и мореходов Зайкова и каково-то Самойлова ... указное повеление ... что и вся Кинайская губа им принадлежит, артель оттуда удалить и партии в промысел посылать воспрещали, также и в Чугацкой губе иметь занятие и дело не дозволяли».25 Захватывая богатые промысловые угодья в заливе Принс-Вильям (Чугацком), лебедевская компания делала рывок, пытаясь не только изгнать шелиховцев из Кенайского залива, но и отрезать им путь далее на юг. Присланный с этим указным повелением лебедевский промышленный Галактионов, как по пути, так и на самом Кадьяке вёл активную пропаганду — «развращал» шелиховских работных, пытаясь запугать их. В то же время Баранову стало известно, что шесть байдар лебедевцев во главе с Балушиным и Коломиным ожидают только возвращения Галактионова, чтобы «напасть на кинайскую артель, вытеснить людей наших на Кадьяк и иноверцов аляксинских и кинайских, тут находящихся, себе в зависимость присвоить». Эти ценные и тревожные сведения были получены от индейцев, сопровождавших лебедевского посланника. Неясно, заставили их разговориться хитростью, или же они сами добровольно сообщили Баранову о этих воинственных замыслах. В любом случае лебедевские передовщики и мореходы так и не дождались возвращения Галактионова. Их посланец вместе со своими бумагами и списком «вредных против нашей компании лебедевских людей» был взят под стражу и вскоре выслан в Охотск.26

Тогда разъярённые лебедевцы открыли в Кенайском заливе настоящие военные действия. Весной 1793 г. к Александровской крепости прибыли на шести байдарах 60 вооружённых лебедевских промышленных и союзных воинов-дена’йна. Они сразу «начали уже поступать неприятельски». Василий Малахов был осаждён и над его людьми нависла такая же опасность, как недавно над партией Коломина. Шелиховская артель во главе с Котельниковым была перехвачена осаждающими. Всех её членов ограбили, избили, «изувечили и кои не могли спастись бехством, перевязав, побросали в байдары и увезли с собой».27 В случае падения Александровской крепости шелиховцы оказались бы полностью вытеснены из залива Кука. Индейцы (по крайней мере часть из них) охотно поддерживали лебедевцев в этом предприятии — то была для них месть за набеги кадьякцев шелиховских артелей, которые учинялись ими ещё в правление Е. И. Деларова.28 Однако В. И. Малахову удалось отстоять форт, хотя лебедевцы грабили дружественных шелиховцам индейцев и не раз провоцировали осаждённых на необдуманные действия, чтобы иметь возможность обвинить их в развязывании вооружённого конфликта.

Тесня шелиховцев в заливах, лебедевцы расширяли сферу своего влияния и на материке. В числе прочего ими были основаны поселения на Туюнаке (Tyonek) и на озере Илямна (оз. Шелихова). При этом вновь не были приняты в расчёт права первооткрывателей-шелиховцев — ведь ещё в 1792 г. на Илямне побывал В. Г. Медведников, водрузивший там деревянный крест. В 1796 г. наблюдательный подросток Филипп Кашеваров дал живую зарисовку этого лебедевского заселения: «Мы нашли в той артели около 15-ти человек исправных русских и камчадалов. У них земляная с прислугами казарма, обнесено тыном ... У ворот стоял с обнажённою саблею чесовой. Байдарщиком в ней был руской Такмаков. Но хотя у них и была общественная казарма, но в ней жило мало руских. На до думать, блохи их безпокоили. Притом же у всех у них были жоны и дети, почти у каждого. Внутри крепости поделаны из лубьев барабарки, в коих они и жили».29 Упомянутыми «жёнами и детьми» промышленные, несомненно, обзавелись в окрестных индейских стойбищах. Подле лебедевских «фортов» неизменно селились дружественные им группы кенайцев, связанные с русскими не только системой аманатства, но и родством.

Впрочем, отнюдь не бездействовал и А. А. Баранов, хотя он двигался к своей цели окольными путями. В первую очередь, он всеми силами старался упрочить своё влияние на эскимосов и индейцев, представляя шелиховскую компанию с наиболее выгодной стороны. Местным влиятельным вождям преподносились подарки; аборигенов приглашали на русские празднества с угощением и плясками, сулили им защиту от лебедевских набегов. Всё это повышало престиж шелиховцев и лично А. А. Баранова. Для сближения с аборигенами Александр Андреевич использовал все средства. «Где опасно, вместо аманата дают держать девку, — сообщает он, — как то в Чугачах было в долгое бытие, чрез что Чугачи более ко мне зделались привязанными и откровеннее».30 Результаты подобной политики не заставляли себя долго ждать. Туземцы покидали лебедевцев, всё более подпадая под влияние их конкурентов. «И кенайцы уже там адресуются ныне переселиться от Лебедевских, ожидают толко меня с отцом Архимандритом позволит ли», — сообщает о этих переменах А. А. Баранов.31

Взаимоотношения между промышленными разных компаний всегда сказывались на аборигенах. Ещё П. А. Тихменев признавал, что «промышленные, в видах сохранения собственных интересов, успевали иногда восстановлять самые дружественные племена друг против друга».32 Коновалов с помощью кенайских воинов блокировал Коломина, прервав его сношения с кенайцами же, которых грабил и уводил в неволю; Балушин во главе чугачей совершал наезды на чугачские же селения; «шелиховские» кадьякцы грабили «лебедевских» кенайцев; враждебные лебедевцам чугачи искали убежища подле шелиховских поселений. Туземные воины использовались не только против враждебных племён, но и против конкурентов. Лебедевцы привели кенайцев осаждать Малахова в Александровской крепости, а главную силу промысловых партий шелиховцев составляли кадьякцы и алеуты. В районе лебедевских поселений к судну английского мореплавателя Дж. Ванкувера в 1794 г. приблизилась байдара, в которой находилось «десять человек русских и около двадцати туземцев».33 В другом случае, неподалёку от шелиховских заселений, на борт «Чатама» поднялись 26 индейцев: «Они были весьма живы, ловки и искусны во всех торговых оборотах, променивали свою одежду, оружие, рыболовные сети и разные украшения, но не предлагали мехов, которых, казалось, и не имели для продажи … Многие из них говорили русским языком и, судя по тому, что понимали из их разговора и знаков, казалось, что они весьма привязаны к русским».34 Любопытно замечание об отсутствии у индейцев мехов на продажу — видимо, шелиховцы здесь уже ввели в действие свой традиционный запрет на независимую торговлю пушниной с иностранцами. В Николаевской крепости, находившейся под началом лебедевского морехода С. К. Зайкова, тот же Ванкувер увидел хижины, служившие «для жительства детей туземцев, воспитываемых в греческой вере и обучаемых российскому языку; тут же помещались ещё некоторые из туземцев, отчасти товарищи, отчасти же непосредственные служители русских».35 Эта фраза — «отчасти товарищи, отчасти служители», — пожалуй, наиболее точно определяет суть взаимоотношений между кенайцами и русскими промышленными.

Но А. А. Баранов, в отличие от прямолинейных своих соперников, действовал гораздо тоньше, не считая грубую силу универсальным средством для привлечения аборигенов на свою сторону. Он, конечно, брал аманатов, но он не сгонял силой в свой лагерь всех поголовно туземных женщин и детей из нескольких селений разом, как то проделали лебедевские «горлохваты» с чугачами на Грековском острове (о.Грин). Никогда особо не афишируя свою деятельность, Александр Андреевич сумел к середине 1790-х гг. добиться прочного влияния на многие группы кенайцев и чугачей. Индейцы и эскимосы видели в Баранове сильную личность, уважали и побаивались его, соответственно перенося это отношение и на его людей, на шелиховскую компанию в целом.

Успехи лебедевцев на этом поприще были, судя по всему, гораздо скромнее, хотя им и удалось установить тесные связи с отдельными локальными группами танайна, проживавшими вблизи их заселений. Посетив лебедевское поселение, Дж. Ванкувер пришёл к выводу, что «сколько можно было заключить из сего короткого свидания, то должно предполагать, что русские находятся на весьма дружественной ноге со всеми жителями сего края, которые, кажется, очень счастливы, находясь в подданстве русского правительства».36 Но в большинстве случаев, особенно в отношении чугачей, лебедевцы упорно предпочитали делать ставку на грубую силу. Это нередко приводило к трагическим результатам. Всем этим ловко пользовался А. А. Баранов, наглядно демонстрируя аборигенам преимущества своей системы перед лебедевскими порядками, предлагая им сделать выбор. В конечном счёте именно копья и дубинки туземных воинов решили долгое соперничество компаний в пользу шелиховцев. Индейцы и эскимосы выступили тут в роли третьей силы, втянутой в затянувшийся конфликт и объективно сыгравшей на руку одной из конфликтующих сторон.

Пока ещё нельзя с твёрдой уверенностью заявить, что А. А. Баранов напрямую подстрекал кенайцев и чугачей к нападениям на своих конкурентов, хотя сами конкуренты обвиняли его именно в этом.37 Сам Баранов был человеком жёстким и решительным. Учитывая это, а также то, что сам ход событий определённо складывался в пользу шелиховцев, можно сделать вывод: если Баранов и не приложил непосредственно своих рук к разгрому лебедевских артелей, то уж во всяком случае он умело и энергично воспользовался этим чтобы коренным образом изменить ситуацию в свою пользу. Нечто подобное наблюдалось в начале XIX в. в районе Великих Озёр, где также боролись между собой две мехоторговые компании. Джон Теннер, ребёнком попавший в индейский плен, долгое время проживший среди оджибве и сам фактически ставший индейцем, вспоминал, как «торговцы из «Северо-Западной компании» послали ко всем индейцам гонцов с подарками, приглашая их принять участие в нападении на торговую факторию «Компании Гудзонова залива» у реки Ред-Ривер ... многие индейцы откликнулись на этот призыв, за чем последовало немало убийств и злодеяний».38 При этом Теннер отмечает, что ему самому «эти ссоры между родичами казались противоестественными» — со своей, индейской точки зрения, он расценивал обе враждующие стороны, как родственников, поскольку и те, и другие были англичанами. Точно так и чугачи не видели поначалу разницы между лебедевцами и шелеховцами, которые поочерёдно требовали у них аманатов. Однако тот же Теннер, подобно прочим индейцам, «считал себя как бы приверженцем «Северо-Западной компании», так как давно уже был связан с нею торговыми отношениями. Чугачи и кенайцы, несомненно, также должны были считать себя приверженцами шелиховцев или лебедевцев. Эти их чувства к тому же подкреплялись родственными связями с русскими промышленными и выдачей аманатов. В итоге конкуренция русских торгово-промысловых компаний стала также и войной между их туземными союзниками.

Столкновения начались в Чугацком заливе, затем перекинулись и в земли атапасков. В июне 1795 г. А. А. Баранов, прибыв в Кенайский залив, узнаёт, что индейцы-атна перебили в верховьях Медной реки 13 лебедевских промышленных. Их предводитель, передовщик Самойлов, был замучен до смерти. По легенде, записанной среди верхних атна, русские прибыли в их страну в сопровождении кенайского проводника и переводчика по имени К’юкет Та (Отец Что-то Купившего). Этот кенаец вёл двойную игру — неверно переводил во время переговоров, накаляя тем самым обстановку, ссоря пришельцев с туземцами, а под конец откровенно вступил в сговор с атна, давая им советы относительно того, как лучше избавиться от его русских спутников. Конечно, нельзя со всей определённостью заявить, что проводник-кенаец был специально подослан шелиховцами, чтобы погубить лебедевскую партию. Индеец вполне мог действовать, исходя из личных побуждений (достаточно припомнить эпизод с табакеркой). В более поздней истории Русской Америки известны случаи, когда проводники русских экспедиций намеренно подстрекали племена глубинных районов напасть на своих спутников только потому, что желали сохранить за собой все выгоды положения посредников при торговле между этими племенами и русскими. Но, в любом случае, несомненно одно — К’юкет Та изначально прилагал все усилия к тому, чтобы поссорить лебедевцев с атна и разжечь между ними смертельную вражду.39

Могущество лебедевской компании стремительно клонилось к упадку. Лишившись выхода в Чугацкий залив и не имея подвоза товаров из Охотска, лебедевцы, похоже, начали пополнять свои запасы пушнины обыкновенным грабежом окрестных кенайских стойбищ. В итоге в марте-апреле 1798 г. «кинайские народы от жестокостей их збунтовались». Артель Токмакова на Илямне и посёлок в бухте Туюнак были вырезаны поголовно — погибло «21 или ещё чтобы не более из богословской компании», не считая служивших у них туземцев. Степан Зайков оказался осаждён в Николаевской крепости. Индейцы готовились уже поджечь укрепления, когда вдруг, в самый последний момент, удивительно вовремя явился на выручку шелиховец В. И. Малахов с хорошо вооружённым отрядом. Спасённый Зайков тотчас объявил о своём намерении выйти с партией в Охотск, уступив гавань и заселение своему спасителю. На редкость своевременный приход Малахова и поспешная передача ему Зайковым крепости выглядят слишком счастливым совпадением, чтобы быть просто случайностью. Стоит учесть и то, что А. А. Баранов ожидал ухода Зайкова с нескрываемым нетерпением. В письме от 5 марта 1798 г., когда индейцы уже готовились атаковать Николаевскую крепость, Александр Андреевич раздражённо писал: «Лебедевские «Георгием» сошли в прошлом лете, где люди совершенно развратились ... а «богословские» ево же Лебедева с товарищи компания и поныне в Кинайской губе и переженясь половина живут из одново почти брюха, ибо бобров тут вовсе не стало ... да и горные у них промыслы весьма бедны, всякой год выходить збираются, но не могут растаться, связавшись родством, смотрят толко тово, где бы заточить нос на готовое».40 Баранов вполне мог решить «поторопить» партию Зайкова с помощью враждебных ему кенайцев, возложив эту задачу на Василия Малахова.

Зайков и с ним 13 человек покинули залив Кука в мае 1798 г. Его «Иоанн Богослов», отремонтированный с помощью шелиховцев, оказался единственным лебедевским судном, вернувшимся из Америки в Охотск. «Св. Георгий» по своей ветхости был брошен Коноваловым в Нижне-Камчатске. Из более, чем 200 промышленных в Россию вернулось не более 80. Супруга главы компании, Анна Лебедева-Ласточкина, сообщала, что в Америке погибло 150 её работных людей.41

Наконец, 10 июня 1798 г., Александр Андреевич смог с облегчением сообщить Н. А. Шелиховой об уходе конкурентов. Но радость была омрачена новыми, иными заботами: «народы теперь бунтуют, с лишком 20-ть человек лебедевских ныне весною убили и они убрались, оставя нам заботится примирять снова, отряд туды послал с Острогиным и Малаховым да слухов ещё нет. Отправя судно сам туда же со своим малинким суднишком пущусь».42

После ухода лебедевцев Баранову досталось нелёгкое наследство — в стране кенайцев полыхала война. Поражение лебедевцев и гибель части из них не могло не затронуть тех индейцев, что были связаны с ними родством и торговлей и выступали на их стороне в боях весны 1798 г. Неизбежно должно было произойти столкновение их с группами «шелиховской ориентации». Война, усугублённая кровной местью, долго не утихала. Баранов и Малахов расценивали действия бывших лебедевских союзников, как «бунт». В боях погибло около 100 индейцев. Фёдору Острогину и Василию Малахову приходилось нелегко. Трижды «открывался заговор на истребление во всех тамо в занятиях обитающих руских наших с кадьякцами во услугах находящихся».43 Под угрозой оказались занятые шелиховцами лебедевские поселения. Волнения продолжались и в 1799 г. одним из предводителей враждебных кенайцев был тойон из селения близ Александровской крепости, которое русские называли Иванушкиным жилом. Собрав воинов из окрестных стойбищ, этот вождь намеревался разгромить русское заселение и уже назначил дату общего нападения на форт — 29 июня 1799 г. Крепость спасла случайность: «В самой тот день поутру приказал Малахов очистить старые заряды выстрелами их тяжкой и лёхкой артилерии в честь высочайшаго тезоимянитства его императорскаго величества. И тогда услышали [кенайцы] пушечные и ружейные выстрелы [и] сочли, что Малахов узнал их намерение, а потому и оставили [его] до удобнаго времени». Тотчас вслед за тем дружественно расположенный индеец раскрыл русским тайну заговора. Призвав к себе мятежного вождя, В. И. Малахов допросил его, добился признания и выдачи имён сообщников, после чего заковал пленника в кандалы и выслал его на Кадьяк. Вожди, не участвовавшие в заговоре, радовались падению влиятельного соперника и даже просили русских «отделить его навсегда от места пребываний».44

Однако шелиховскую артель на Илямне вскоре постигла судьба предшествовавшей ей лебедевской. Не считая кадьякских каюров, тут обитало всего трое русских — иркутский крестьянин Пётр Машнин, томский ясашный Артемий Маматев и глава фактории, «бийской округи Пятковой деревни крестьянин Александр Лиханов».45 Последние известия, полученные с Илямны на Кадьяке, относились к лету 1799 г. и содержали рассказ о бродящих вокруг артели военных отрядах, один из которых угнал у русских лодку. Лиханов полагал, что то были убийцы миссионера иеромонаха Ювеналия, погибшего в этих краях ещё в 1796 г. А 11 марта 1800 г. на Кадьяк было доставлено послание В. И. Малахова, извещавшее о гибели илямнинской артели: «Лиханова и Мошнина убили, а товарищ их Маметев с двумя кадьяцкими каюрами остался один и находится под укрывателством тайона Суздала». Малахов послал им на выручку союзных кенайцев, но помощь несколько запоздала — Суздал не сумел защитить Маметева и спасти удалось одних лишь кадьякцев.46 Да и сам А. А. Баранов, побывав в Кенайском заливе в июле 1799 г., обнаружил, что там «осталось ещё много по отдалённым местам вкоренившихся к варварству и грабежу склонностей, удачею окураженных».47

Однако стычки в кенайских лесах уже не могли изменить главного — шелиховская компания избавилась от опасного конкурента и теперь являлась единственной и полновластной хозяйкой богатств юго-восточной Аляски. Вскоре этот вполне осознали и индейцы. Вражда вскоре исчезла из взаимоотношений компании с кенайцами. К 1800 г., по словам А. А. Знаменского, «страна дена’йна представляла собой обычный фронтир с калейдоскопом взаимосвязей, где было место и торговле, и миру, и случайным военным конфликтам. Русские и креолы торговали с дена’йна, скупая меха морской и речной выдры, бобра и куницы. Кроме того, пришельцы связывали себя с обществом дена’йна браком и оставались со своими туземными жёнами даже после того, как истощились пушные богатства Кеная».48 Эти связи, заложенные в начальный период русского проникновения на Аляску, сыграли свою роль и в будущем, когда уже в конце XIX в. в страну кенайцев пришли русские православные миссионеры.


Примечания
1 Хлебников К. Т. Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова.- Л., 1979.- С. 47.
2 (Шелихов Г. И.) Российского купца Григорья Шелехова странствование в 1783 году из Охотска по Восточному океяну к Американским берегам. СПб., 1791. – С. 70-73.
3 Znamenski A. A. Shamanism and Christianity. Native Encounters with Russian Ortodox Missions in Siberia and Alaska. 1820-1917. – Westport, 1999. – Р. 17.
4 РГАДА, ф.1605, оп. 1, д.292, л.49; Памятники новой русской истории. Т. 3. - СПб., 1873. – С. 375.
5 РГАДА, ф.1605, оп. 1, д.367, л.6; Памятники новой русской истории. Т. 3. - СПб., 1873.- С. 376.
6 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 12-13.
7 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 122.
8 Сын устюжского мещанина Ивана Сидоровича Малахова, выехавшего в Сибирь в 1763 г. Уезжая, отец оставил в Устюге жену и трёх детей. Старшему из них, Василию, было тогда 11 лет. Следуя по пути отца, он в конечном итоге становится байдарщиком шелиховской компании, видным служащим Российско-Американской компании (РАК). Начальник Александровской крепости на западном побережье Кенайского п-ова. Сыграл важную роль в борьбе шелиховцев против компании П. С. Лебедева-Ласточкина. Его сын-креол Пётр также стал служащим РАК и видным исследователем Аляски.
9 Берх В. Н. Хронологическая история открытия Алеутских островов. - СПб., 1823. - С. 115; В. И. Малахов, в своём донесении А. А. Баранову, даёт несколько иную дату: «прошлаго 791 году августа 22 числа прибыло в Кенайскую губу судно Егорья Победоносца коньпаниона Павла Лебедева Ласточкина передовщик Григорей Канавалов» [АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 861, л. 1].
10 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 50
11 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 51.
12 Там же.
13 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 52.
14 Там же.
15 АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 1-1об.
16 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.54
17 АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 4-4об.
18 В письме к Баранову от 20 февраля 1792 г. В. И. Малахов пишет: «отправил я байдару к вам в гавань Ивана Краева, Лариона Котельникова, Никифора Кухтарева с каюрами да при них передовщик Лебедева Петр Коломин и Никифор Чернышев». Письмо имеет пометку: «Получено 9 марта в вечеру чрез Ахмылина» [АВПРИ, ф. РАК, оп. 888, д. 861, л. 1].
19 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.55.
20 Ситников Л. А. Григорий Шелихов. - Иркутск, 1990.- С. 150.
21 «Алеутами» в русских колониях нередко называли отнюдь не только одних аборигенов Алеутских островов, но и вообще всех зависимых от компании туземных работников (в основном чугачей).
22 АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 3.
23 АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп. 888, д. 861, л. 5об.
24 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 41.
25 Там же.
26 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с.42.
27 Там же.
28 История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997.- С. 166.
29 Ситников Л. А. Материалы для истории Русской Америки (“Ответы” Филиппа Кашеварова) // Новые материалы по истории Сибири досоветского периода. - Новосибирск,1986. - С. 101.
30 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 88.
31 Там же. - Прил. .2, с. 87.
32 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 57.
33 Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. -СПб., 1861.- Вып. IV. - С. 1.
34 Там же. С. 5.
35 Там же. С. 12.
36 Там же. С. 3.
37 История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997.- С. 269
38 Теннер Д. Тридцать лет среди индейцев. М., 1963. - С. 258-259.
39 Подробнее см.: Зорин А. В. У истоков Медной реки. Индейцы-атна и борьба мехопромышленных компаний на Аляске // Первые американцы. - СПб. - 2002. - № 10. С.
40 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 122.
41 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. - Ч. 1- СПб., 1861. – С. 59; История Русской Америки. Т. 1. Основание Русской Америки. 1732-1799 гг. - М., 1997. – С. 192.
42 АВПРИ, ф.341 РАК, оп.888, д.129, л.7об.
43 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 137.
44 ОР РГБ, ф.204, к.302, ед.14, л.5.
45 АВПРИ, ф. № 341 РАК, оп.888, д. 170, л.5.
46 ОР РГБ, ф.204, к.302, ед.14, л.5-5об.
47 Тихменев П. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании и действий её до настоящего времени. – Ч. 2.- СПб., 1863. - Прил. .2, с. 137.
48 Znamenski A. A. Shamanism and Christianity. Native Encounters with Russian Ortodox Missions in Siberia and Alaska. 1820-1917. – Westport, 1999. – Р. 97.

Текст: © 2006 А.В. Зорин
Опубликовано: Власть в аборигенной Америке. – М., 2006. С.575-592..
Статья предоставлена автором

Картина дня

наверх